Неточные совпадения
— Как же, а я приказал самовар. Я, признаться сказать, не охотник до чаю: напиток
дорогой, да и цена на сахар поднялась немилосердная. Прошка! не нужно самовара! Сухарь
отнеси Мавре, слышишь: пусть его положит на то же место, или нет, подай его сюда, я ужо снесу его сам. Прощайте, батюшка, да благословит вас Бог, а письмо-то председателю вы отдайте. Да! пусть прочтет, он мой старый знакомый. Как же! были с ним однокорытниками!
Тот же час,
отнесши в комнату фрак и панталоны, Петрушка сошел вниз, и оба пошли вместе, не говоря друг другу ничего о цели путешествия и балагуря
дорогою совершенно о постороннем.
Сильный западный ветер поднимал столбами пыль с
дорог и полей, гнул макушки высоких лип и берез сада и далеко
относил падавшие желтые листья.
Он решил
отнести колечко; разыскав старуху, с первого же взгляда, еще ничего не зная о ней особенного, почувствовал к ней непреодолимое отвращение, взял у нее два «билетика» и по
дороге зашел в один плохенький трактиришко.
Один из них, краснощекий, курносый парень, Вася, которого Анфимьевна заставляла
носить дрова и растоплять печь в кухне, особенно почтительно уступал ему
дорогу.
— А вот такие сумасшедшие в ярости и пишут, когда от ревности да от злобы ослепнут и оглохнут, а кровь в яд-мышьяк обратится… А ты еще не знал про него, каков он есть! Вот его и прихлопнут теперь за это, так что только мокренько будет. Сам под секиру лезет! Да лучше поди ночью на Николаевскую
дорогу, положи голову на рельсы, вот и оттяпали бы ее ему, коли тяжело стало
носить! Тебя-то что дернуло говорить ему! Тебя-то что дергало его дразнить? Похвалиться вздумал?
«Однако ж час, — сказал барон, — пора домой; мне завтракать (он жил в отели), вам обедать». Мы пошли не прежней
дорогой, а по каналу и повернули в первую длинную и довольно узкую улицу, которая вела прямо к трактиру. На ней тоже купеческие домы, с высокими заборами и садиками, тоже бежали вприпрыжку носильщики с
ношами. Мы пришли еще рано; наши не все собрались: кто пошел по делам службы, кто фланировать, другие хотели пробраться в китайский лагерь.
В прогулках своих я пробовал было брать с собою Фаддеева, чтоб
отнести покупки домой, но раскаялся. Он никому спуску не давал, не уступал
дороги.
Мы вышли к большому монастырю, в главную аллею, которая ведет в столицу, и сели там на парапете моста.
Дорога эта оживлена особенным движением: беспрестанно идут с
ношами овощей взад и вперед или ведут лошадей с перекинутыми через спину кулями риса, с папушами табаку и т. п. Лошади фыркали и пятились от нас. В полях везде работают. Мы пошли на сахарную плантацию. Она отделялась от большой
дороги полями с рисом, которые были наполнены водой и походили на пруды с зеленой, стоячей водой.
Когда он считал нужным умерять свои потребности и
носил старую шинель и не пил вина, все считали это странностью и какой-то хвастливой оригинальностью, когда же он тратил большие деньги на охоту или на устройство необыкновенного роскошного кабинета, то все хвалили его вкус и дарили ему
дорогие вещи.
Об этом Фигнере и Сеславине ходили целые легенды в Вятке. Он чудеса делал. Раз, не помню по какому поводу, приезжал ли генерал-адъютант какой или министр, полицмейстеру хотелось показать, что он недаром
носил уланский мундир и что кольнет шпорой не хуже другого свою лошадь. Для этого он адресовался с просьбой к одному из Машковцевых, богатых купцов того края, чтоб он ему дал свою серую
дорогую верховую лошадь. Машковцев не дал.
Несколько дней я
носил в себе томящее, но
дорогое впечатление своего видения. Я дорожил им и боялся, что оно улетучится. Засыпая, я нарочно думал о девочке, вспоминал неясные подробности сна, оживлял сопровождавшее его ощущение, и ждал, что она появится вновь. Но сны, как вдохновение: не всегда являются на преднамеренный зов.
С Никитичем действительно торопливо семенила ножками маленькая девочка с большими серыми глазами и серьезным не по летам личиком. Когда она уставала, Никитич вскидывал ее на одну руку и шел с своею живою
ношей как ни в чем не бывало. Эта Оленка очень заинтересовала Нюрочку, и девочка долго оглядывалась назад, пока Никитич не остался за поворотом
дороги.
На плечах накинута соболья шуба редчайшей воды (в"своем месте"он
носит желтую лисью шубу, а в
дорогу так и волчьей не брезгает), на голове надет самого новейшего фасона цилиндр, из-под которого высыпались наружу серебряные кудри; борода расчесана, мягка, как пух, и разит духами; румянец на щеках даже приятнее прежнего; глаза блестят…
— Убивалась она очень, когда вы ушли! Весь зимовник прямо с ума сошел. Ездили по степи, спрашивали у всех. Полковнику другой же день обо всем рассказали, — а он в ответ: «Поглядите, не обокрал ли! Должно быть, из беглых!» Очень Женя убивалась! Вы ей портмонетик
дорогой подарили, так она его на шее
носила. Чуть что — в слезы, а потом женихи стали свататься, она всех отгоняла.
Фамилию эту
носил преступник, сидевший на цепи в Тобольском остроге в 1850 г.; Достоевский мог его видеть, когда провел там несколько дней по
дороге в Омскую крепость.] видел потом Соколова, подсудимого арестанта, из беглых солдат, страшного убийцу.
В кухне воеводит
дорогой повар Иван Иванович, по прозвищу Медвежонок, маленький, полненький, с ястребиным носом и насмешливыми глазами. Он — щеголь,
носит крахмальные воротнички, ежедневно бреется, щечки у него синие, темные усы подкручены вверх; в свободные минуты он непрерывно беспокоит усы, поправляя печеными красными пальцами, и все смотрит в круглое ручное зеркальце.
Кто разложит на тележке плохие ножики и замочки, кто торгует с рук разной мелочью, кто
носит книжки с картинками Нью-Йорка, Ниагары, великой
дороги, кто бегает на побегушках у своей братии и приезжих.
Ноша была нелегкая, особенно при такой
дороге.
Он приподнял раненого, в котором читатели, вероятно, узнали уже боярина Кручину-Шалонского, положил его на плеча и, сгибаясь под этой
ношею, пошел вдоль поперечной
дороги, в конце которой мелькал сквозь чащу деревьев едва заметный, тусклый огонек.
Но поступь у него тихая и походка осторожная, вкрадчивая; при встрече в узком коридоре он всегда первый останавливается, чтобы дать
дорогу, и не басом, как ждешь, а тонким, мягким тенорком говорит: «Виноват!» У него на шее небольшая опухоль, которая мешает ему
носить жесткие крахмальные воротнички, и потому он всегда ходит в мягкой полотняной или ситцевой сорочке.
— Прикушай, батюшка, прикушай, Акимушка, — промолвила она, ставя свою
ношу на стол, — я чай, умаялся с дороги-то? Куды-те, я чай, плохи стали ноне дороги-то! Парнишечке-то положи кашки… потешь его… Сядь поди, болезный… А как бишь звать-то его?
Возьмите муравья в лесу и
отнесите его на версту от его кочки: он найдет
дорогу к себе домой; человек ничего подобного сделать не может; что ж? разве он ниже муравья?
Сам господин был высокого роста; руки и ноги у него огромные, выражение лица неглупое и очень честное; как бы для вящей противоположности с бароном, который был причесан и выбрит безукоризнейшим образом, господин этот
носил довольно неряшливую бороду и вообще всей своей наружностью походил более на фермера, чем на джентльмена, имеющего возможность
носить такие
дорогие пальто.
Но и старую шинель, и старую шляпу можно
носить с таким достоинством, что издали дают тебе
дорогу.
— Ах, cher comte [
дорогой граф (франц.).], стоило ли так беспокоиться и просить меня; я сейчас же напишу предписание смотрителю! — проговорила попечительша и, написав предписание на бланке,
отнесла его к мужу своему скрепить подписью.
Чебутыкин. Милые мои, хорошие мои, вы у меня единственные, вы для меня самое
дорогое, что только есть на свете. Мне скоро шестьдесят, я старик, одинокий, ничтожный старик… Ничего во мне нет хорошего, кроме этой любви к вам, и если бы не вы, то я бы давно уже не жил на свете… (Ирине.) Милая, деточка моя, я знал вас со дня вашего рождения…
носил на руках… я любил покойницу маму…
Вон на пыльной
дороге ряды перекрестных колей от тележных колес; по высокому рубежу куда-то спешит голубок и, беспрестанно путаясь ножками в травке, идет поневоле развалистым шагом: он тащит в клюве ветку и высоко закидывает головку, чтоб перекинуть свою
ношу через высокие стебли; на вспаханном поле свищет овражек и, свистнув, тотчас же нырнет, а потом опять выскочит, сядет и утирается бархатной лапкой.
Под тяжкой
ношею даров
Едва, едва переступая,
За ним верблюдов длинный ряд
Дорогой тянется, мелькая...
По вашему когда я приказанью
Отнес вчера записку к донне Анне,
Дорогой я немного на мосту
Остановился посмотреть, все так же ль,
По-прежнему ль бежит Гвадалквивир?
И вот на заре приказал Соломон
отнести себя на гору Ватн-эль-Хав, оставил носилки далеко на
дороге и теперь один сидит на простой деревянной скамье, наверху виноградника, под сенью деревьев, еще затаивших в своих ветвях росистую прохладу ночи.
Волы мои крутороги
Идут по
дороге…
А меня не
носят ноги,
Ой, не
носят ноги!
«Ну, ин сбивай артель. Вдвоем али втроем нечего и идти —
дорога трудная. Наберется человек десять — и ладно. А уж я пойду, поколе ноги-то
носят. Хоть помереть бы мне в другом месте, а не на этом острову».
Находясь очень давно на пенсии, он жил у кого-то, на седьмой версте по Петергофской
дороге, и каждый месяц приходил в Кабинет за своим месячным пенсионом; этого мало: не знаю, по каким причинам, только он обыкновенно брал двадцатипятирублевый мешок медных денег и
относил его на плече домой, никогда не нанимая извозчика.
Твердынский. Как
дорога, однако, сближает. Такое ощущение странное в близости женщины. (Садится ближе) И как отлично, что вы не
носите кринолин. И как у вас тут складочка, совсем античная. (Указывает на спину.)
Назарову хотелось говорить о похоронах отца — как лучше сделать их, о необходимости прогнать тётку, о Христине и своих планах, но он не находил слов и, отягчённый желаниями, вздыхал, почёсывая мокрую голову. По двору бегали девки,
нося воду, точно на пожар, ими хозяйственно командовала Дарья, бесцельно расхаживал скучный, измятый Левон, пиная ногами всё, что попадалось по
дороге. Вот Дарья облилась водою и стала встряхивать юбку, высоко обнажая крепкие ноги.
В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных
дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, — в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собой целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной
дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, — когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери
носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков, когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, — в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, — в губернском городе К. был съезд помещиков, и кончались дворянские выборы.
Два человека шли вместе по
дороге и несли на плечах каждый свою
ношу. Один человек нес, не снимая всю
дорогу, а другой всё останавливался, снимал
ношу и садился отдыхать. Но ему надо было всякий раз опять поднимать
ношу и опять взваливать на плечи. И тот, который снимал
ношу, больше устал, чем тот, который нес, не снимая.
Анна Петровна. Полно, дуралей…
Носи опять ко мне зайчиков… Опять буду брать… Ну, прощай… Приходи завтра ко мне, и я тебе дам денег: по железной
дороге в Киев поедешь… Идет? Прощай… Платонова у меня не сметь трогать! Слышишь?
Риз нашьют парчовых с жемчугами да с
дорогими каменьями, таких, что попу невмоготу и
носить их, да и страшно — поручь одна какая-нибудь впятеро
дороже всего поповского достоянья.
Рославлев-старший. Нет! но на эту пору
дороже всякого сокровища: сестре вашей нужны лекарства, и я принес ей свою дорожную аптеку. (Хочет идти.) Нельзя ли мне с вами пойти к ней и
отнести?
Это вызвало со стороны княгини Д* ряд мероприятий, из которых одно было очень решительное и имело успех: она сначала прислала сказать доктору, чтобы он не смел к ней возвращаться из заразного дома; а потом, когда увидала, что он и в самом деле не возвращается, она прислала его звать, так как с нею случился припадок какой-то жестокой болезни, и наконец, через полтора месяца, когда пришла весна и природа, одевшаяся в зелень, выманила француза в лес, пострелять куропаток для завтрака тети, на него внезапно напали четыре человека в масках, отняли у него ружье, завернули его в ковер и
отнесли на руках в скрытую на лесной
дороге коляску и таким образом доставили его княгине…
Эй, кто пиво варил? Эй, кто затирал?
Варил пивушко сам Бог, затирал святый дух.
Сама матушка сливала, с Богом вкупе пребывала,
Святы ангелы
носили, херувимы разносили,
Херувимы разносили, архангелы подносили…
Скажи, батюшка родной, скажи, гость
дорогой,
Отчего пиво не пьяно? Али гостю мы не рады?
На святом кругу гулять, света Бога прославлять,
Рады, батюшка родной, рады, гость
дорогой,
В золоту трубу трубить, в живогласну возносить.
Едва миновав темные фигуры мельниц, из которых одна неуклюже махала своими большими крыльями, и выехав за станицу, я заметил, что
дорога стала тяжелее и засыпанное, ветер сильнее стал дуть мне в левую сторону, заносить вбок хвосты и гривы лошадей и упрямо поднимать и
относить снег, разрываемый полозьями и копытами.
И он, Иоле, будет молить святого Савву, чье святое изображение
носит он на груди, доставить ему возможность стать участником того жаркого, славного, что неминуемо должно совершиться под южным небом его
дорогой страны.
Теркина везла тройка обывательских на крупных рысях. Рядом с ямщиком, в верблюжьем зипуне и шляпе „гречушником“, торчала маленькая широкоплечая фигура карлика Чурилина. Он повсюду ездил с Василием Иванычем — в самые дальние места, и весьма гордился этим. Чурилин сдвинул шапку на затылок, и уши его торчали в разные стороны, точно у татарчонка. В
дорогу он неизменно надевал вязаную синюю фуфайку, какие
носят дворники, поверх жилета, и внакидку старое пальто.
И к моменту прощания с Дерптом химика и медика во мне уже не было. Я уже выступил как писатель, отдавший на суд критики и публики целую пятиактную комедию, которая явилась в печати в октябре 1860 года, когда я еще
носил голубой воротник, но уже твердо решил избрать писательскую
дорогу, на доктора медицины не держать, а переехать в Петербург, где и приобрести кандидатскую степень по другому факультету.
— Для большего смеха. Его Акра чудесная, умная и верная собака, она ему людей веселить помогает. А то еще у него есть разноперая птица, которую он на длинном шесте в обруче
носит: тоже и эта
дорогого стоит: она и свистом свистит и шипит по-змеиному.
Давайте, я
отнесу, мне по
дороге».
Видимо, он не был расположен даром отдать свою
ношу и если бы не ловкий и сильный удар палкою по руке, нанесенный ему по всем признакам предводителем нападавших, выбивший нож и сделавший его безоружным, многие из загородивших ему
дорогу смельчаков легли бы на месте.